— В последнее время у него какие-то проблемы на работе, — говорю я.
— Я не хочу вмешиваться, но у твоего мужа случайно…
О нет, вот уж точно: НЕТ! И не будем обсуждать эту тему. Какое вам дело до моего мужа, почему вы не хотите, чтобы я была счастлива, почему нападаете на нас?! У каждого может быть неудачный день. Тогда лучше вообще не будем встречаться, если вы хотите только оценивать, придираться к мелочам, мутить воду и настраивать меня против него. Я этого не допущу, мы с ним терпимы друг к другу, и это самое главное, даже если… Все равно никому, ничего, никогда!
Но я знаю, что он меня любит, любит превыше всего, по-своему любит, к сожалению, не по-моему, но любит. Потому что ревнует, потому что хочет быть со мной, потому что хочет, чтобы я была счастлива.
Когда я несчастна, он теряет почву под ногами. Ведь он делает все, чтобы мне угодить. Он кричит, что я этого не понимаю, не ценю, а я для него все… Все!
И я это понимаю. Пока еще понимаю.
Он вошел в мой рабочий кабинет, когда шеф склонился надо мной, изучая последние поправки.
Увидев его в дверях, я замерла. Его взгляд пронзил мне легкие, и весь воздух вышел через эту дырочку, и я перестала дышать, а шеф похлопал меня по плечу:
— Превосходно, пани Ханочка!
А он, мой муж, перестал пронзать мне легкие, широко улыбнулся и протянул шефу руку — такой воспитанный, добродушный.
— Приветствую вас, как-то не было случая познакомиться. Моя жена хорошо себя ведет? Я зашел проверить, — пошутил он. Шеф с улыбкой подал ему руку и подмигнул (!) мне.
А мой муж подошел ближе, поцеловал меня и шепнул:
— Я соскучился по тебе.
Я почувствовала дрожь, которая вползла мне на спину и пыталась разбежаться по всему телу.
Дверь за шефом закрылась, муж присел на край письменного стола, положил руку мне на плечи и заглянул в глаза. С беспокойством? С недоверием? С отчаянием?
— И давно ты позволяешь этому придурку себя лапать?! Я видел, как он на тебя смотрел! Не надо делать из меня идиота, мужчина не будет пялиться так на женщину без всякого повода… Что ты из себя строишь!
Я не должна была ничего говорить, я не могла ничего сказать, потому что неотвратимо приближалось время, когда я стала для него важнее всего, а было это после пояска с серебристо-красной блестящей пряжкой, только эти два факта существовали отдельно друг от друга, не связанные между собой и несущественные. «Это я вела себя плохо, какое право имел шеф хлопать меня по плечу, фамильярничать, по-дружески ко мне прикасаться? Что я строю из себя, он прав, скажи что-нибудь», — шептал мне внутренний голос, и я послушалась этого шепота.
— Прости, — выдавила я из себя и поняла, что на работе я тоже, что и на работе я тоже буду его бояться, но я не знала еще, что покраснела — от унижения. Эта проверка — «Как моя жена себя ведет?» — «Да так, более или менее». — «Знаете, мы, мужчины, друг друга понимаем, ох, уж эти женщины, за ними нужен глаз да глаз». — «Да, за ними надо присматривать, их надо контролировать». — «Эти дурочки, они просто куклы, любому позволяют к себе прикасаться, но только я имею на это право, вы меня поняли?»
Вот что хотел сказать муж моему шефу, милому пожилому человеку, который скорее по-отцовски опекал меня, чем соблазнял, но уж я знаю этих мужчин, нечего мне скажи рассказывать.
Поэтому я промолчала и произнесла только прости, дурацкое и нелепое — мне не за что было извиняться. Хотя, возможно, я извинялась за него.
Но боялась-то я.
— Ты не рассказывала, Ханка, что у тебя такой красивый муж! — Когда он вышел, Камила улыбнулась мне, выглянув из-за своего компьютера. — Поздравляю! Какой мужчина!..
И я улыбнулась ей в ответ.
Знаешь, я нашла свои детские фотографии: мама стоит рядом, я в коляске, наверное, ты нас снимал. Какая же я была пухленькая! Наверное, потому, что бабушка тайком от родителей все время меня подкармливала: то, что от меня, ей не навредит.
Смешная я была — такая щекастая, с большущими глазами… На одной фотографии я тяну руки к тебе, ты смеешься, запрокинув голову, а я хочу во что бы то ни стало схватить тебя за волосы. На этом снимке веселыми выглядят только родители, я — нет.
Я вставила фото в альбом.
О том случае на работе я попыталась рассказать Иоасе. Она пришла ко мне в субботу, когда он поехал к своим родителям. Он должен был им чем-то помочь: прикрутить, просверлить, передвинуть, они делают ремонт в ванной — и я могла остаться дома.
Иоася открыла вино, села на диван, подобрав под себя ноги, совсем как когда-то, как всегда, и рассмеялась:
— Ну знаешь, это просто потрясающе, что он приходил к тебе на работу! Мой не знает даже, на какой улице я работаю, зачем ему это, ведь есть телефон, правда? А твой как будто пометил свою территорию: «Не трожь, это мое!» Ревнивый! Это хорошо: раз ревнует — значит любит!
Вино полусладкое, белое, орешки соленые. Иоася в одной руке держала бокал, второй сжимала свою ступню. Я выпила вино, и оно мне не понравилось. Я прислушивалась: не возвращается ли он? Все должно было быть не так, Иоася ничего не поняла. Почему она ничего не понимает?..
— Знаешь, когда я вернулась из парикмахерской…
— Отлично выглядишь! Я сразу обратила внимание, тебе идет короткая стрижка, — перебивает она, а я улыбаюсь: волосы быстро отрастут.
— Ему не нравится, — пытаюсь объяснить я Иоасе. — Когда я вернулась, он начал так ужасно кричать, наверняка было даже на лестничной клетке слышно. Дескать, что я с собой сделала, у меня нет мозгов, пусть мне вернут деньги, у них там что, зеркала нет… — Чтобы Иоася знала, что это случилось не впервые.